Аббас Галлямов* для канала «Можем объяснить»
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ГАЛЛЯМОВЫМ АББАСОМ РАДИКОВИЧЕМ. 18+
Привыкание к войне
Примерно за три месяца до начала войны я опубликовал текст, описывающий основные сложившиеся к тому моменту в России электоральные группы так, как я их видел. Понятно, что после начала боевых действий расклад этот в значительной степени утратил силу. Надо осознавать, что когда люди смотрят на внутреннюю политику напрямую и когда они воспринимают её через призму политики внешней, их отношение к элементам политической системы существенно разнится.
Зачем в этом смысле возвращаться к старым диспозициям? Затем, что люди начинают привыкать к войне. Если в марте, отвечая на вопрос о наиболее запомнившихся за последний месяц событиях, респонденты «Левада-центра» называли новости, связанные с СВО, в 75 процентах случаев, то в декабре этот показатель упал до 30 процентов.
По мере привыкания к боевым действиям и погружения во внутренние дела, общественное мнение будет постепенно возвращаться к довоенным раскладам. Будут, конечно, и корректировки, но в целом многие старые тренды вновь возобладают. В конце концов, объективно существующие причины, приведшие к их появлению, никуда не делись.
Оппозиция, молчаливые «демократы» и «полуоппозиция»
Итак, начнём с оппозиционного ядра. До войны оно составляло порядка 8 процентов от общего числа избирателей. Это люди, для которых политика почти так же важна, как и их личные повседневные дела. Думаю, что избирателей, изменивших свою позицию по отношению к режиму после начала войны, в этой группе практически нет и в своем большинстве они не боятся говорить об этом. Войну они, естественно, не поддерживают.
Следующая группа — это оппозиционная периферия, она составляет около 15 процентов российского электората. Эти люди тоже недовольны режимом, однако в своей готовности противостоять ему они настроены не столь решительно, как представители предыдущей группы. Кроме того, политика в целом не является для них настолько значимым вопросом. В общем-то, с определенной долей условности, этих людей можно назвать «демократами». Как и представители первой группы, они, в основном, тоже разделяют демократические ценности и используют их в своей риторике. Можно предположить, что с началом войны какое-то количество представителей оппозиционной периферии перестало критиковать власть, однако полноценными её сторонниками они, конечно, тоже не стали. В основном эта группа сохранила свою оппозиционность, хотя и декларирует её не столь интенсивно как предыдущая.
Третью группу можно назвать «полуоппозицией». Это примерно 10 процентов. В принципе, можно было бы отнести их к предыдущей группе, поскольку властью они тоже недовольны, однако у них с нею гораздо меньше идейных разногласий. К разговорам о нарушаемых режимом политических правах граждан эти избиратели достаточно равнодушны. Их просто не устраивает качество управления страной и результат.
На кремлевскую пропагандистскую риторику «полуоппозиция» уже не покупается. В теории, она ещё может поддержать власть, однако, для этого нужно, чтобы та что-то решительно в своём поведении изменила. Можно предположить, что если на выборы 2024 года Путин не пойдет, а предложит вместо себя преемника без высокого антирейтинга, эти люди проголосуют лояльно. Если же Путин решит переизбираться сам, с высокой долей вероятности можно предположить, что они выступят против.
В отличие от ядра протеста, считающего избрание Путина исторической ошибкой, «полуоппозиция» — как, кстати, и оппозиционная периферия — признаёт, что какую-то положительную роль в истории он все-таки сыграл. Сейчас, однако, по мнению этих людей, президент себя уже исчерпал.
Еще от предыдущих групп «полуоппозицию» отличает отношение к активным и скоординированным действиям противников режима против властей. Эти избиратели считают, что выражать недовольство оппозиция может, а вот пытаться всерьёз захватить власть — нет. Скорее всего, данная точка зрения является производной от страха «гражданской войны» и репрессий. Понимая, что просто так Кремль не уступит, эти люди предпочитают терпеть, лишь бы не доводить дело до физических столкновений власти с оппозицией.
По отношению к войне большая часть этой группы заняла осторожную позицию. Она не в восторге от происходящего, но и выступать против считает в сложившейся ситуации невозможным. Назвать этих людей сторонниками войны, конечно, нельзя. Если уж и вписывать их в какую-то категорию, то, наверно, они все-таки являются противниками СВО, хотя скорее потенциальными, чем актуальными. При этом надо понимать, что истинной причиной столь сдержанного отношения этих людей к происходящему является страх репрессий, а не идеология.
«Ура-патриоты», лоялисты и «полулоялисты»
Их ядро составляют около 10 процентов избирателей. Это агрессивно настроенные антилибералы. Репрессии в отношении оппозиции и СМИ вызывают у них положительные эмоции. Позиции Путина в этой среде непоколебимы. Надо понимать, что антипутински настроенных «патриотов» до начала войны практически не было. Наверное сейчас они появляются, но вряд ли их численность можно считать значительной. В целом эта группа является ядром поддержки войны. Именно её представители одобряют обстрелы украинских городов и радуются жертвам среди мирного населения.
Около 20 процентов электората можно отнести к властной периферии. В целом с риторикой Кремля эти люди склонны соглашаться, но, например, репрессии им не нравятся. Они ещё могут одобрить давление на лидеров протеста, объявленных «американскими агентами», но прессинг в отношении рядовых оппозиционеров — это для них too much. Значительное большинство этой группы не верит в честность властей и поддерживает их скорее по привычке. Многие не верят даже в то, что страна развивается в правильном направлении.
Как и в оппозиционной среде здесь тоже зреет запрос на перемены — только более аккуратные, не разрушающие «стабильность». Курс Путина представители этой группы скорее одобряют, но самому президенту до начала войны доверяли всё меньше. Впрочем его право на власть они и тогда не оспаривали. При этом совершенно нельзя было исключать того, что к 2024 году эти люди могли сформулировать отчетливый запрос на преемника.
С началом СВО эта группа сплотилась вокруг Путина, создав ощущение крепнущей поддержки президентского курса. Российских военных она не критикует и немедленного мира не требует, однако в случае его заключения, испытает не столько чувство разочарования, сколько облегчение.
Около 10 процентов составляют те, кого можно назвать «полулоялисты». Эти люди, в принципе, могут присоединиться к оппозиции, но при условии, что она будет демонстрировать положительную динамику — то есть, побеждать. Кроме того, группа эта безусловно сочувствует «сигнальному» протесту — когда недовольные выходят на улицу не для того, чтобы потребовать отставок, а с тем, чтобы призвать власти решить какую-то частную проблему (например, отказаться от планов повышения тарифов ЖКХ).
С началом СВО вышеупомянутая группа тоже качнулась в сторону большей поддержки режима и пока сохраняет по отношению к нему лояльность. По мере роста понимания, что война не может быть выиграна, эти люди начнут первыми дрейфовать в сторону оппозиции.
Фото: Василий Максимов
Аполитичный электорат
Последняя группа — около четверти избирателей страны — политикой почти не интересуются. Впрочем, по базовым политическим вопросам эти люди своё мнение сформулировать тоже способны. Например, на вопрос Левада-центра, «вы бы хотели видеть сейчас Россию в первую очередь великой державой, которую уважают и побаиваются другие страны, или страной с высоким уровнем жизни, пусть и не одной из самых сильных стран мира», — не ответило всего лишь 2 процента опрошенных, остальные выбрали один из вариантов. Занимая политическую позицию, в большинстве своём представители этой группы склонны по принципиальным вопросам поддерживать власть, а по менее важным — демонстрировать своё недовольство. В целом, их позиция характеризуется неустойчивостью.
С началом СВО упомянутая группа резко политизировалась и качнулась в сторону властей — причём нередко в радикальной форме, с поддержкой обстрелов городов, одобрения происходившего в Буче и т.д. Именно этот процесс обеспечил ощущение динамики — чувство, что буквально вся Россия сплотилась в едином антиукраинском порыве.
На самом деле это была далеко не вся Россия, а лишь те её граждане, что прежде в политике не участвовали. Сейчас эти люди обеспечивают обратное движение: они теряют интерес к происходящему и постепенно деполитизируются. Представители указанной группы в основном бедны, и столкнувшись с падающим уровнем жизни, вынуждены буквально заниматься выживанием.
Один из главных вопросов российской политики — это вопрос о том, когда аполитичные политизируются в следующий раз, в частности, как они отреагируют на падение режима. Важнейшая характеристика этой группы — поддержка наиболее вероятного победителя, поэтому, с учётом в целом негативной для власти динамики, можно предположить, что как минимум часть из аполитичных в своей поддержке властям откажет.
Неустойчивое равновесие
Подводя итог, можно сказать, что к началу войны в стране установилось временное — и по всей видимости, не очень устойчивое — равновесие. С точки зрения количества ни сторонники, ни противники режима не имели явного преимущества. Первых было немного больше, но они были локализованы не столь удачно — всё больше в глубинке, вдали от основных политических центров. Кроме того, в смысле своей пассионарности лояльные группы тоже сильно уступают сторонникам оппозиции.
Война и репрессии (последние в гораздо большей степени) на время изменили расклады, обеспечив властям более существенное преимущество, однако ни о какой однозначной победе последних в поле общественного мнения и речи не идёт. К тому же неспособность победить Украину способствует постепенному размыванию базы поддержки режима.
О методологии и идеологии
Теперь пара методологических замечаний.
Основным маркером, определяющим состав групп, я избрал отношение к власти и проводимой ею политике. В условиях репрессивного государства все остальные основания — включая идеологию — являются вторичными. Вычленить собственно идеологические воззрения граждан можно, но они не будут инструментальны — основываясь только на них, спрогнозировать политическое поведение людей скорее всего не получится.
Взять, например, прямой вопрос, заданный незадолго до начала войны респондентам социологами «Левада-центра»: «Могли бы вы назвать себя сторонником левых, социалистических взглядов?» «Определенно да» на него ответило 6 процентов респондентов, «скорее да» — ещё 12. Итого — 18. Примерно в то же самое время тот же самый «Левада-центр» проводил другое исследование, в ходе которого задал вопрос о том, какая политическая система кажется респондентам лучшей: «нынешняя»; «демократия как на Западе» или система «советская, которая была у нас до 90-х». Последняя набрала 49 процентов, опередив две других вместе взятых.
Сопоставив данные двух этих опросов, мы видим, что больше половины из тех людей, которые считают систему «развитого социализма» (так официально именовался советский политический строй) лучшей, одновременно отказываются назвать себя сторонниками социализма.
А теперь добавьте сюда тот факт, что 62 процента россиян называет предпочтительной экономической системой государственное планирование и распределение — главную характеристику советского социализма. То есть, «лучшей политической системой я считаю советскую, в экономике я выступаю за государственное планирование и распределение, но сторонником левых, социалистических взглядов не являюсь».
Данному факту можно дать множество объяснений, но сути дела это не поменяет: идеологические пристрастия большей части российских граждан весьма причудливы, непоследовательны и слабо влияют на их политическое поведение (в конце концов, при наличии 50 процентов избирателей, считающих советую систему «лучшей», общепризнанный наследник той эпохи — КПРФ — никогда даже близко не приближалась в своих рейтингах к этому показателю).
Повторюсь, что в условиях репрессивного персоналисткого режима роль идеологий как политических маркеров слабеет. Оно и понятно: единственным по-настоящему значимым, «материальным» фактором здесь является власть. Именно ее действия определяют то, как живёт социум. Идейная составляющая в таких условиях становится малозначимой, а отношение к власти — определяющим.
Ну и последнее. Численность и характеристики групп я определил, проанализировав данные нескольких десятков опросов, проведённых Левада-центром и ЦИРКОНом за последний перед началом войны год. Поскольку таблицы пересечений, за исключением тех немногих, что выложены в отрытом доступе, мне доступны не были, пришлось просто накладывать данные одних опросов на другие, пытаясь представить себе логику и эмоции респондентов. С методологической точки зрения всё это, конечно, небезупречно, поэтому если кто-то с чем-то не согласен, то и бог с ним. Просто имейте в виду, что политолог Галлямов видит ситуацию примерно так. Ну либо не имейте, я не настаиваю.
