Мы ехали, ехали, и наконец, приехали… Хорошо известные в стране и в мире профессора, специалисты по территориальному менеджменту и региональным проблемам России, согласились дать мне это интервью – но настоятельно попросили не упоминать в печати их имена. Могу лишь сказать, что оба они весьма уважаемые в профессиональной среде эксперты, работавшие, в том числе, и на правительственные структуры.
Будем считать, что интервью строилось в формате Chatham House – наблюдения и выводы есть, а авторов нет. Только профессор Х. и профессор Y. Есть в этом нечто томительно-пушкинское, не правда ли?
Букву Z я, как истинный патриот, сначала зарезервировал для себя. Но потом подумал, что это, пожалуй, будет перебор. Все равно терять уже нечего.
Д. Орешкин, профессор Свободного университета в Риге
– Что можно сказать о поведении региональных элит? Заметны ли какие-то особенности?
X: Реакция (в смысле протеста) – ноль. Общий тренд – адаптация, хотя в разных регионах она реализуется по-разному. Все выполняют спущенные сверху разнарядки по мобилизации и поддержке оккупированных территорий, пряча непредусмотренные бюджетом расходы кто в графу социальных расходов, кто в графу инвестиций. Нагрузка для них не слишком велика и измеряется, насколько можно судить, первыми миллиардами рублей. Вообще непонятно, что теперь считать региональными элитами – губернаторы сплошь назначенцы, конкуренция исчезла, региональные выборы утратили смысл. Их инициатива и полномочия сильно ужаты.
По-прежнему запредельно высока экономическая централизация: каждый пятый рубль в экономике генерирует Москва; 40% доходов обеспечивает нефтегазовый сектор. При этом из всей суммы доходов, например, Ханты-Мансийского АО региону остается лишь 10%, а остальное уходит в Центр. Самое масштабное падение доходов из-за санкций ощущают относительно развитые территории, за 20 лет поднявшиеся на рыночной волне: Калужская область, Тольятти в Самарской, Ижевск – из-за глубокого проседания автопрома – продажи легковых автомобилей упали на 60%. Проблемы в Кировской области – там военка, им дают деньги и ждут результата, но нет кадров. Но в целом пока ничего критического.
Y: Кризиса в регионах нет. Депрессивные территории типа Тывы как были в депрессии, так и остались – это привычное состояние. Ухудшение социального самочувствия (впрочем, тоже не обвальное) можно констатировать в устойчиво застойных территориях, давно «провалившихся» между центрами роста: Новгородская, Псковская, Костромская, Ивановская области, север Тверской области. Своих ресурсов нет, инвестиций нет, налогов очень мало, влиятельного бизнеса с лоббистским потенциалом нет, до Москвы и Питера далеко.
Можно констатировать постепенное расширение подобных зон застоя, но это долгосрочная тенденция, война ее только усугубила. Прямое влияние санкций уже чувствуется в сталепромышленных регионах – Липецкая, Вологодская, Кемеровская области. Удар пришелся по «стальным» городам, которые приподнялись в постсоветские годы: Липецк, Новокузнецк, Кемерово, Череповец. Улучшились дела на Востоке – здесь ключевой фактор – торговля с Китаем и развитие инфраструктуры. Два новых моста через Амур работают напряженно и эффективно.
Сахалин вообще удивляет: единственный регион на Дальнем Востоке, где рождаемость выше смертности. Здесь тоже работают выгоды приграничного положения (не всегда законная торговля с Японией). На западном фланге скорее наоборот. Следует повнимательнее присмотреться к Калининграду, Мурманску, Архангельску: с одной стороны, падение торговли и логистики, с другой новые вливания в оборонный комплекс. Интегральный эффект еще не виден.
Конкретные примеры:
Санкт-Петербург. Бюджет Петербурга по поступлениям к середине ноября впервые преодолел планку 1 триллион рублей. К концу 2022 г. ожидались поступления в объеме 1.108 трлн – рост по сравнению с планом (890 млрд рублей) более 20%. Основной источник поступлений – налог на прибыль и налог на доходы физлиц – в сумме эти две графы обеспечивают 75% доходов города. В налоге на прибыль решающий вклад принадлежит Газпрому, который в середине 2021 зарегистрировал свой головной офис в Петербурге. Он один принес в городской бюджет «сверхплановые» 100-150 млрд рублей. На 2023 г. город оптимистично планирует объем поступлений в 1.049 трлн: выше, чем в 2021 г., но на 59 млрд меньше, чем в 2022. Вряд ли получится – к концу года финансовая эффективность Газпрома снизилась более чем на 20%. Тем не менее, отчислить несколько миллиардов на поддержку «побратима Мариуполя» для Петербурга не проблема.
Дальний Восток. По данным китайской таможни, внешнеторговый оборот между Россией и КНР в 2022 году увеличился по сравнению с 2021 г. на 29.3% и составил $190.27 млрд – главным образом за счет экспорта энергоресурсов.
– Насколько серьезно изменилась ситуация в региональных бизнес-средах?
Х: Очень по-разному. Заметно ухудшилась на Северо-Западе, в частности, из-за серьезного проседания базовой лесной и деревообрабатывающей промышленности. Оживление на Дальнем Востоке в связи с переориентацией на торговлю с Китаем. Лучше в регионах с развитым оборонно-промышленным комплексом, они получили мощную финансовую подпитку из федерального бюджета.
Бизнес везде борется за жизнь и занят адаптацией – для чего необходимы хорошие отношения с властью. Он согласен терпеть снижение нормы прибыли и даже убытки – надеясь на поддержку из бюджета или что «со временем все наладится» и потери удастся компенсировать. Главное – сохранить производственные мощности и кадры, а для этого необходимо терпеть и проявлять лояльность. Протест и сопротивление не стоят на повестке дня.
Конкретный пример:
«Segezha Group» (респ. Карелия) – один из крупнейших лесопромышленных холдингов РФ. На Мосбирже в январе 2022 г. его акции котировались около 11р., к декабрю съехали до 4.6 р. 75% выручки группы в 2021 г. – от экспорта. После 5-го пакета санкций (июль 2022) потеряны западные рынки – главным образом Германия, Британия, Италия, США, доля которых в структуре экспорта уверенно росла в последние годы. Переориентация на Китай (и отчасти Египет) сопровождается вынужденными скидками, ростом транспортных расходов и логистическими издержками. Транссиб перегружен, большие потери времени. Дивиденды в 2021 г составили рекордные 16.6 млрд рублей, в 2022 г. ожидается четырехкратное снижение. Тем не менее рыночная рекомендация по акциям – «держать» с ожидаемым ростом до 6.5 р.
Y: Бизнес решает конкретные задачи. Одна из ключевых – дефицит рабочей силы. Огромный спрос на водителей, слесарей-инструментальщиков, строителей. Заметно сократился миграционный приток рабочей силы. Многие ожидали скачка безработицы из-за ухода крупных европейских работодателей, но получилось наоборот: безработица падает. Другое дело, что это сопровождается профессиональной деградацией рабочей силы. Роста социальной и политической напряженности не видно – заработать на жизнь можно, голодным никто не сидит. Но бизнес в регионах (пожалуй, за исключением оборонки) ощущает одновременно два дефицита: инвестиций и квалифицированной рабочей силы. Условий для роста нет и ждать неоткуда.
Еще одна широко распространенная ошибка – ожидания резкого увеличения роли госсектора. Возможно, это проявится позже, но пока ничего подобного не видно. Занятость в бюджетной сфере в течение последних 20 лет понемногу сокращается. Доля бюджетных выплат в структуре доходов населения колеблется около 20%. Нарастает дефицит врачей, учителей, но еще сильнее медсестер, санитарок, школьных логопедов и психологов – это, как считают, не самые важные специальности, на них стараются экономить.
Качество образования и здравоохранения в регионах заметно ухудшилось. Однако социальным демпфером выступает как раз малый бизнес – уходящие из бюджетной сферы находят работу в мелкой торговле, логистике, разных сервисах от общепита до авторемонта. Спасает также маятниковая трудовая миграция – из депрессивных городков и поселков люди едут на заработки в мегаполисы, где работают вахтовым методом опять же в сервисе: охрана, ремонт, парикмахерские салоны, торговые точки. Две недели в общежитии, где подешевле, две недели дома. Крупный бизнес с социальной точки зрения выглядит неважно, но выручает мелкий.
Конкретный пример:
В 2022 г. в Москве по инерции ощущался дефицит складских помещений (ИКЕА, ОБИ и прочие крупные ритейлеры весной объявили об уходе, но растянули процесс на полгода). В 2021 г. доля свободных складских помещений не превышала 0.5-1% (неудобно расположенные или низкого качества). Соответственно, продолжалось активное строительство складов. За три квартала 2022 г. площади в Москве увеличились на 7% (плюс 1.5 млн кв. м), но при этом доля свободных помещений выросла втрое – до 3.6%. Красноречива региональная структура: 53% сосредоточено в Московском столичном регионе, 12% в СПБ и Ленинградской области, 35% на всю остальную Россию (Knight Frank Russia). В первую половину года отмечен небывалый рост строительства складов в Ростовской области – 18% от всех новостроек (возможно, это заказ Минобороны). В целом же по Москве уже к середине года 0.7 млн кв. м оказались вакантными – компании резко сократили спрос. К концу года предложение свободных помещений достигло 9%. Все построенное за год оказалось, по сути, лишним.
– Как адаптировались к военному времени и оттоку инвестиций крупнейшие предприятия? Что с социальными обязательствами?
Х: Безработица – фейк. На биржах труда по 4-5 заявок на одного работника физического труда. В крупных городах растает нехватка квалифицированных кадров – официально подтверждена утрата 10% айтишников. Опережающий стресс (не финансовый, а скорее психологический) испытывают регионы с самой развитой постиндустриальной экономикой: Москва и область, СПБ, Новосибирск… Переживают люди из маркетинга и рекламы, массмедиа, телекоммуникаций, автомобилестроения, те же айтишники. Прекрасно себя чувствуют силовики, нефтяники, газовщики, охранники, строители, бухгалтеры. Крупный бизнес расходует подкожный жирок, скулит в подушку, но в целом справляется. Никаких массовых увольнений: в худшем случае временные неоплачиваемые отпуска. Общая тенденция нерадостная, но значительно лучше, чем ожидалось весной. Посмотрим, как сложится 2023 г.
Y: Много говорят о социально-экономических проблемах Северного Кавказа – и зря. Там как раз подъем – в первую очередь вследствие прибавки населения. Если и есть проблемы – то это проблемы роста, в то время как «старорусское цивилизационное ядро» вокруг Москвы (за исключением самой столичной агломерации) переживает проблемы деградации. Выходцы из Дагестана, Чечни, Ингушетии работают по всей стране, отличаются прочными социальными связями, неплохой трудовой дисциплиной, мало пьют. Их заработки стекаются к семьям в кавказских республиках.
Дагестанцы обильно представлены среди водителей (дефицитная специальность), в торговле, в сфере обслуживания. В республике огромное, наполовину теневое производство обуви – под модными иностранными брендами. Ингуши и чеченцы больше специализируются в строительстве – хотя в общественном мнении доминирует нарратив об их криминальной активности (что тоже имеет место в виде их активного участия в «теневой» экономике). Доходы, поступающие в южные республики из «Большой России», инвестируются в массовое жилищное строительство – тоже главным образом теневое. Это, в свою очередь, стимулирует рождаемость. Рост идет на фоне крайне низких формальных показателей уровня доходов и качества жизни – и при расчетах на основе официальной статистики исследователи часто делают ложные выводы.
Что касается социальных обязательств, то надо иметь в виду крайне невысокий уровень притязаний российского населения. В начале нулевых годов (в глазах населения – «с приходом Путина») пенсии выросли в 2.3 раза – в то время как во время шоковой терапии (в глазах населения – «в лихие 90-е) реальные располагаемые доходы рухнули сразу на 40%. Контраст разительный. Но, начиная с 2014 г., реальные доходы населения понемногу снижаются уже примерно на 15%. Но это очень медленный, вялотекущий процесс! Поэтому люди успевают адаптироваться.
Покупательная активность упала, население перешло к сберегательной стратегии. Потребительская корзина беднейших 30-35% населения не изменилась: курица вместо мяса, крупы, макароны, самые дешевые овощи и фрукты (по сезону), самые дешевые сорта хлеба и вареной колбасы, растительное масло. Главное, все это имеется в наличии, никакого дефицита. Санкции их вообще никак не коснулись, а возможность заработать те небольшие деньги, которые позволяют поддерживать привычный уровень жизни, безусловно сохранилась. Искать в этой среде протестный потенциал бесполезно: разовые акции типа раздачи 10 тыс. рублей к выборам для них действительно существенное подспорье и повод для благодарности властям.
Заметные ухудшения имеют место, пожалуй, только с лекарствами, но и здесь проблема демпфируется отечественной фарминдустрией, которая производит дешевые дженерики невысокого качества. Впрочем, на уровне деклараций «Левада-центр» фиксирует снижение поддержки власти именно среди самых бедных – за исключением, конечно, пенсионеров, которые у нас самые усердные телезрители. Это, однако, тоже стандартная ситуация: бедные ругают власть, но только на нее и рассчитывают, когда речь идет о реальных условиях жизни. Если санкции кого-то и задели всерьез, то это как раз «средний класс» в объеме примерно 20% от населения. Их жизненные стандарты пострадали заметно сильнее.
– Сейчас модно говорить, что основными субъектами территориального развития служат уже не страны, а глобальные сверхгорода. Что с городами в России?
Х: Главные трудности выпали на долю самых развитых и урбанизированных территорий. Но они реагируют по-разному. Города, с советских времен ориентированные на оборонно-промышленный комплекс и госзаказ («спальные цеха при военных заводах»), мучительнее всего переживали переход к рынку, когда финансирование рухнуло и на их продукцию упал спрос. Сейчас, вернувшись к привычному госзаказу, они на подъеме. Никаких демократических перемен им даром не надо. Челябинск, Нижний Тагил, Оренбург, Северодвинск радуются и поддерживают.
Более мобильные и успевшие за 30 лет совершить постиндустриальный переход центры, скорее, в растерянности – Москва, Петербург, Новосибирск, Екатеринбург, Казань. Кризиса нет, но перспективы туманные. Архангельск, Мурманск и другие центры, ориентированные на европейский рынок, готовятся переживать стресс. Города Дальнего Востока – Хабаровск, Владивосток, наоборот, скорее в выигрыше от открывшихся ворот в Китай. Отраслевые города, ориентированные на сталь, лес, алюминий, самолеты, автомобили и другие объекты, попавшие под санкции, уже в стрессе. «Наукограды» испуганы.
Все очень по-разному, общей тенденции нет. Прошло слишком мало времени, чтобы изменения в экономической конъюнктуре зафиксировались в статистике и были осознаны общественным мнением. Точно могу сказать, что ожидаемой катастрофы не случилось. Санкционные комплектующие для оборонки откуда-то берутся (старые запасы? серый импорт?), производство сохраняется. Но, учитывая дефицит инвестиций, рабочих рук и кумулятивный эффект санкций, вряд ли оно способно показать заметный рост.
Y: Общая тенденция к деградации пространственного устройства России все-таки есть, хотя напрямую с санкциями она не связана. Во-первых, никуда не делась депопуляция сельских территорий и деградация средних и малых городов, население которых по-прежнему стремится в города первого уровня. Процесс как шел, так и идет – и даже ускоряется. Во-вторых (и это новость) – Москва и Петербург приблизились к уровню насыщения и прекратили втягивать в себя население. Теперь урбанизация распределяется по стране чуть более равномерно.
Появились альтернативные центры притяжения, готовые предложить стандарты жизни, работы, образования, здравоохранения и культуры на уровне, не слишком уступающем столичному. Новосибирск, Екатеринбург, Казань, Пермь, Самара… Быстро растет Краснодар – население за последние 20 лет практически удвоилось и достигло 1.2 млн (тепло, рядом море и «демографический вулкан» Северного Кавказа; ну и экономика тоже!). Махачкала в Дагестане за это время тоже выросла вдвое: с 300 тыс. до 600. А, например, Новгород и Псков («старорусский цивилизационный центр») за последние 35 лет вообще не смогли добиться роста: так с конца 80-х и стагнируют на уровне 200-220 тысяч.
Это к вопросу о проблемах развития: рост городов ведет к поляризации социально-экономического пространства и нарастанию территориального неравенства. Санкции этот процесс усугубят. Макроэкономика очень важная наука, но подобных процессов не замечает.
Выводы
Региональная реакция на войну и санкции еще не сформировалась. Одна из немногих общих закономерностей – обострение старых и появление новых территориальных различий. В дальнейшем представляется разумным исследовать по отдельности специфические группы регионов («кусты») и города. Дальний Восток, Северный Кавказ, депрессивный старорусский центр, Северо-Запад, сталепромышленные регионы, регионы с развитым ОПК, приграничные города Архангельск, Астрахань, Владивосток, Калининград, Мурманск, Новороссийск, Хабаровск. Отдельно – столичные города и «миллионники».
В целом 2022 год завершен лучше, чем ожидалось: помог «подкожный жирок», адаптивность мелкого бизнеса, невысокий уровень притязаний населения и всплеск нефтегазовых цен. Это касается и военных издержек – расходовались главным образом боеприпасы, накопленные за прошлые годы. Технологические санкции, как и финансовые, за 2022 г. не успели себя проявить в полной мере. Однако потенциала роста у страны не видно. Адаптация к новым условиям сопровождалась деградацией ключевых ресурсов – от демографии до транспорта и потребительских стандартов. Система выжила и продолжает функционировать, но на более примитивном уровне.
Обострились прежние и появились новые дефициты: населения, квалифицированных кадров, инвестиций, технологий, импортных комплектующих, транспортной инфраструктуры и пр.
Можно говорить о феномене отложенного долговременного кризиса, который, скорее всего, впервые даст себя знать в 2023 г., когда иссякнут «подкожные запасы», проявится кумулятивный эффект санкций и заметно вырастут военные расходы на фоне снизившихся доходов. Перед страной и экспертным сообществом маячит не только среднесрочная проблема «перезапуска» системы государственного менеджмента, но и повторного долгосрочного (в масштабе поколений) освоения дичающих и теряющих население земель.
