Музыкант и лидер группы «Ногу свело!» Максим Покровский в эфире программы «Вдох-Выдох» на канале «Ходорковский LIVE» рассказал Станиславу Крючкову о работе над своими антивоенными песнями и о том, что было бы, если бы все российские музыканты выступили против войны.
— Вы очень четкую и в какой-то мере даже плакатную позицию заняли, не людоедскую, а нормальную человеческую позицию. В нынешних условиях шоу-бизнеса все возможности для музыканта эту позицию занять есть, он взвешивает в своей голове все риски: нужно быть уверенным в том, что ты так сможешь продолжать дальше, вне зависимости от того, что там у тебя с концертами, что с недвижимостью в России, с доходами и так далее. Во-вторых и это, пожалуй, для меня главное, ты должен быть уверен в собственной правоте. Я посмотрел все ваши видео, которые были записаны в полугодие с начала войны и я не сомневаюсь, что ваша позиция предельно честна и откровенна. Есть третья составляющая, сугубо художественная, музыкантская. Мне кажется, художник должен получать удовольствие от того, что он делает. Вот вам удается сейчас при не общественной, не антивоенной, а именно музыкантской работе, получать удовольствие? Потому что это же вещи по большому счету тяжелые во всех смыслах и визуально, и аудиально, в любом контексте. Как с эстетическим удовлетворением?
— Это очень хороший вопрос, мне такой вопрос еще не задавали, действительно мощный вопрос. Прежде, чем я на него отвечу, я позволю себе вкратце прокомментировать первые две составляющие. Во-первых плакатность позиции — да, она налицо. Я, правда, немножко огорчусь, если будет идти разговор о плакатности применительно к, так сказать, второй половине наших произведений, которая сейчас состоит из 6 песен с момента начала войны. Но я с огромной радостью восприму именно этот термин, если говорить о первых двух композициях, то есть «Нам не нужна война» и «Буква Зю». Прежде всего о самой первой песне «Нам не нужна война». У нас очень многое повисло, что называется, в России, но мы знаем, как мы будем продолжать, потому что нас как минимум научил этому ковид, но сейчас даже ковид вспоминать как-то не модно. Но тем не менее первым нашим учителем как выживать был ковид.
Теперь по сути вашего потрясающего совершенно вопроса. Мой ответ будет состоять из двух частей. Во-первых, однозначно да. То есть, если, скажем, я работаю и тогда, когда работал над песней, возьму одну из самых громких, «Украина», я там реально получал удовольствие от звука, от того, как все складывалось и композиционно, и гармонически, и мелодически, и по тому, как все это звучит. То есть я остаюсь музыкантом в тот момент, в тот период, когда я работаю над какой-то конкретной песней, я не руководствуюсь плакатными какими-то, если они есть, какими-то законами, критериями и так далее. Для меня это песня и песня.
И второе неразрывно связано с первым. Удовлетворение не только от того, как это звучит и как это вообще, опять же, мелодически и гармонически построено, а удовлетворение от того, что ты еще не промолчал. То есть сейчас с момента начала войны у нас такая ситуация, что об этом после невозможно молчать. У нас дома все разговоры об этом, с друзьями куда бы мы ни пошли, разумеется, обсуждается все это. И поскольку в наших музыкантских руках такой мирный инструмент, разумеется, если бы он был не использован, это было бы каким-то ужасом. Для меня это очень важно, потому что когда ты реализуешься как профессионал даже и именно в этой странной и страшной обстановке, для меня это очень много значит. И именно это произошло.
— А что касается правоты, я вот сейчас во время вашего ответа подумал, у Вознесенского в «Юнона и Авось» строчка о том, что нас мало, нас адски мало и самое главное, что мы врозь. Там другой немножко контекст, но тем не менее. Вот мы правы, да, мы убеждены в своей правоте, но есть эта статистика, которой нас пичкают и говорят, что вся Россия сошла с ума, вся Россия погрузилась в молчание, в России сейчас думают иначе и ты задаешься вопросом: а может быть, нас мало и мы правы только для себя и на самом деле есть какая-то другая правота? Вы для себя вопрос вот в таком контексте ставите задним числом? Или все четко: черное есть черное, белое есть белое, мама нас учила в детстве определенным стихам и сказкам?
— Вопрос самому себе ставить никогда не вредно и вообще периодически даже один и тот же вопрос ставить. Это означает, что ты открыт к диалогу с самим собой и с миром. Другой вопрос, какой ты даешь сам себе на это ответ. Я себе даю ответ, мы все, я имею в виду наша семья, наша компания, наша команда, мы себе даем все-таки вот такой ответ, опцию которого предложили вы, по трем причинам. Причина номер один — это человеческая жизнь. Война уносит человеческие жизни. Падают бомбы, летят самолеты, идут пехотинцы и так далее. Все, что находится по ту сторону мира и называется войной, это ужасно. Те, кто эту войну ведет, они поступают ужасно.
Номер два — нам легко относительно других, потому что мы — «Ногу свело!». «Ногу свело!» всегда были странными. И аудитория у нас была странная, и отношения у нас с внешним миром и с окружающими нас людьми, в частности, опять же, нашими слушателями и теми, кто нас знает, но не является активными слушателями, весьма странные. Все знают, что странные тексты у «Ногу свело!», какие-то там динь-динь, дам-дам, мало кто понимает, что эта песня о человеческой ранимости, а не о всяких там карликах — я беру эти слова в кавычки, многие люди так говорят и многие журналисты говорят. Я специально беру такой не очень релевантный пример, это песня «Лилипутская любовь», которая была написана сто тысяч лет назад, именно поэтому я этот, собственно, пример и привел. То есть для нас вот то, что не все так думают, а большинство думает не так, для нас это не сигнальная лампочка. Мы всегда, повторяю, думали не так, как думает большинство.
И третья причина, почему я выбираю тот ответ, который вы, собственно, и предложили, потому что помимо России и помимо распределения мнений в этой пропорции, которую, кстати, никто так толком и не знает, нет нормального внятного опроса и исследования, так вот помимо России существует внешний мир, весь остальной мир. А мы уже достаточно давно, мы, это опять же, наша семья, мы являемся жителями, гражданами всего остального мира, не отрекаясь от России. Тем не менее для нас то, что происходит в мире, нам это сейчас ближе по техническим соображениям, мы просто территориально находится в мире и путешествуем по остальному миру, а не по России.
— Вы упомянули о том, что доверия вот этой статистике и даже понимания того, что она адекватную реальность отражает, нет, но с другой стороны, когда вы говорите о «поколении Z», то я так полагаю, что вы верите в его существование. Вы действительно верите, что это поколение сформировано в своей целостности, а не ушло в подполье, не замолчало из страха, не перестало высказываться, потому что я как-то вот в монолитность такой единодушной поддержки молодыми происходящего сегодня верю с трудом. Или это опять же такое заострение, плакатное высказывание, что вот ребята смотрите, куда вы идёте, к чему вы стремитесь?
— Ну, разумеется, некоторое заострение, если мы выбираем этот термин, присутствует, потому что все-таки песня это не статистическая сводка, там, собственно, эмоция и роль этой эмоции достаточно велика. Постольку поскольку мы имеем результат, а этим результатом является допущение того, что руководство страны ведет себя таким образом, которым оно себя ведет, то, соответственно, я чувствую моральное право, имею моральное право говорить об этом. Это во-первых.
Во-вторых, поколением Z не обязательно нужно сейчас и можно называть поколение молодых. Совсем молодые, те, которые сейчас тинэйджеры до 20, они пока не взяли на себя бразды управления страной, а в общем-то та социально активная и политические активная с точки зрения фактического делания дел, то есть, бизнес, наука — это все-таки более зрелые люди. Поэтому я думаю, что, когда мы говорим о поколении Z в песне «Поколение Z» мы имеем в виду совершенное не это.
Что касается статистики, я могу руководствоваться только какими-то чувствами и какими-то умозрительными заключениями, и со временем эта позиция не глобально, конечно, но корректируется, вследствие того, что какое количество людей реагируют на наши последующие произведения, которые продолжают выходить. То количество людей и та специфика комментариев, в частности комментарии о том, что как хорошо, что мы не молчим, потому что мы помогаем убедиться тем, кто неравнодушен, что они не одиноки, и эти голоса слышны, эти голоса подаются людьми опять же из комментариев на наши работы. Я не знаю, насколько это все имеет близкое отношение к статистике, потому что наша аудитория или та аудитория, которая стала нашей в процессе нашей активности антивоенной, это все-таки далеко не статистика, на нас же не десятки миллионов реагируют. Но тем не менее, закругляясь с ответом на этот вопрос, я хочу сказать, что да, это эмоция, которая вызвана тем фактом, который состоялся, что начата война.
— А если можете об этом сказать, сильно возросло число подписчиков на ютюбе потому что это все-таки критерий, по которому можно судить об успешности посыла самого за шесть месяцев?
— Да, очень сильно, в пропорции к тому, что было до войны, возросло очень сильно и количество комментариев, именно количество комментариев, которое сразу появляется после выхода какой-то отдельный работы, конечно, стало в разы больше, чем было до этого.
— Вот вы говорили о последующих произведениях. Мы записываем это интервью в День независимости Украины, в день полугодия с начала войны, вы в День России опубликовали видео, 12 июня, это было «Украина», я смотрю, сколько сейчас оно набрало, уже 4,6 миллиона, здорово. К этой дате ну или вокруг нее что-то пишется? Что в творческие планы входит ближайшие?
— Если зашёл об этом разговор, я позволю себе взять с небольшим захлестом, неделю назад с небольшим на свет появилась работа под названием «Я боюсь», это видеоклип и песня. Снят видеоклип был еще в февральской Москве, но не в самом конце февраля, а в начале, в середине, то есть еще до войны. Потом началась война, мы не стали даже этот клип доделывать, потому что начали работать над тем, что связано непосредственно с войной. Но это не было ответом на ваш вопрос, потому что мы говорим о Дне независимости Украины,я поздравляю украинцев с этим днем и в этот день тоже вышла наша песня, точнее ремикс на песню «Украина», который мы сделали совместно с украинским прекрасным талантливым коллективом, название которого «Kiyany», по-русски «Киевляне», и эта работа вышла как подарок Украине, украинцам и независимости Украины.
— А что касается вот этих творческих коллабораций, объединений я частенько переслушиваю разные рок-записи 80-х, начала 90-х и смотрю на Youtube, вот идут Бутусов, Кинчев, Шевчук, пинают эти листья в «Осени», смотрю «Все это рок-н-ролл», там Стингрей, тот же Бутусов, БГ и прочее-прочее, переслушиваю «Рождество» Шевчука и так дальше и понимаю, что это все-таки прям вот фотографии времен, фотографии эпохи. Как вы думаете, эти шесть композиций плюс ремикс вот нынешний они уже дают фотографию этой эпохи вот в том смысле, в котором видели ее вы, или должно пройти время, чтобы стало очевидно? Будут переслушивать, насколько соответствует ваше мироощущение мироощущению людей, которые заходит на ваш канал, которые являются вашими слушателями, вашими поклонниками?
— Разумеется, каждый артист пытается и надеется на то, что его произведения, тем более, если его произведения формально отражают существующую ситуацию, любой артист мечтает о том, что да, это останется после него. Разумеется, нужно время, чтобы это понять и, разумеется, я совершенно не тот человек, который имеет право на эту тему рассуждать. Наверное даже правильнее сказать, что на эту тему имеют право рассуждать все жители планеты, кроме меня, потому что ну как я могу говорить о себе и о своих работах? Я являюсь автором музыки и текста во всех этих произведениях, поэтому кроме как надежды на то, что все это каким-то образом останется, я ничего выразить не могу. При всем при том, что надежда это, собственно, тоже такой чисто субъективный момент, то есть любому хочется как-то увековечить себя хорошего.
Что касается более прагматичного взгляда на существующую ситуацию, я бы сказал так, мы выполняем абсолютно четкую задачу, которая для нас вырисовалась в процессе публикации этих песен и видеоклипов. В начале мы это делали исключительно по зову души, мы продолжаем это делать по зову души, но мы в начале не понимали, честное слово, я обратился к нашим перед тем, как даже стал работать над песней «Нам не нужна война», ну как мы можем попытаться остановить эту войну — только песней.
Задача, которую по факту мы выполняем, это объединение, это самоидентификация. Я люблю говорить так: корабль потонул, мы выплыли, выставили буйки: привет, мы здесь! Как спасательный жилет — подули, кнопку нажали, лампочка зажглась, я на поверхности. Мы решаем такую, может быть, не самую романтическую задачу, но на мой взгляд она очень важна. И если даже песни не останутся жить на долгие годы, ничего страшного — они сейчас работают так, как должны работать.
— А вот эта задача объединения, вы чувствуете, что она решается? Потому что объединение вокруг одной идеи это одновременно также еще и разъединение с теми, кто либо не примыкает к ней, либо глухо отмалчивается, либо поет песню про то, что «я остаюсь», то есть этого объединения не происходит. Или это задача такого частного музыкального какого-то объединения вокруг себя, вокруг людей близких тебе, но не объединение всех? Как вы ее видите?
— Один из законов диалектики, по-моему, первый, это единство и борьба противоположностей. Разумеется, объединение и разъединение, размежевание это противоположности, любое объединение влечет за собой какое-то разъединение. В данной ситуации, на мой взгляд, это самое прекрасное, что может быть, потому что отмежеваться от тех, кто поддерживает войну или тех, кто хочет усидеть на двух стульях, в данном случае совершенно, по-моему, не порок. Объединяться надо, на мой взгляд, разумеется, мы всех объединить не можем, но именно это я и пытаюсь сказать, мы не как гиганты рубим с плеча, что хотелось бы, конечно, для осознания как минимум того, какой ты весь из себя хороший. Но нет, главное не это, а просто сделать дело. Одно дело целиком сделать не получается, а вот маленькую его часть, как мурашке нести свою песчинку в общий добрый муравейник это, наверное, нормально.
И я постоянно говорю о том, что если бы все музыканты делали вот эту работу, у нас по факту уже сейчас было бы другое общество. В принципе это просто была бы такая запись в истории России, в истории российского общества оказалась бы констатация факта того, что все музыканты, будем говорить старыми словами, все деятели культуры, вся интеллигенция, как один, выступили против войны. Я не знаю, остановило бы это войну или нет, возможно и нет, но отношение в мировом сообществе, в украинском обществе, в частности, и в первую очередь к российскому обществу было бы совсем другое. Это было бы то общество, где все музыканты, все до одного, высказались против войны. Вот тогда это была бы большая работа. Мы делаем свою маленькую работу, но это не значит, что ее не надо делать.
— Вы чувствуете это изменение отношения, просто недавно я смотрел у вас ролик двухнедельной давности из каирского аэропорта, где вы рассуждаете по поводу вот этой идеи запретить въезд тем, кто либо не высказался, либо стремится покинуть временно территорию страны, весьма критически, это вы связываете с тем, что вот этот шлейф, этот образ россиянина такого зубоскала-агрессора уже утвердился?
— Я не могу сказать, что я не связываю. Потому что все по крайней мере эти вещи — под этими вещами я понимаю отношение к России, к россиянам, к российской интеллигенции в ситуации войны — разумеется, все это взаимосвязано. Правда какую-то сверхжесткую корреляцию я бы не стал строить, вообще сейчас у украинского народа, чрезвычайно ранимого и чрезвычайно раненного, понятно, от чего такое отношение к россиянам. И, наверное, все равно это отношение к русским, к россиянам, будет складываться, скажем, не всегда логично, не всегда линейно, не всегда одинаково.
Это была конкретная инициатива о том, что россиянам надо всем прекратить выдавать визы или запретить въезд, потом стали эти тезисы в различных комментариях корректироваться, поясняться, речь шла только о туристических визах или не только. Я считаю, что просто необходимо было лично мне высказаться, потому что мы сейчас говорим о тех россиянах, которые переживают, которые оставляют такие комментарии в частности опять же на нашей странице. Я очень много раз говорил и сейчас говорю, что я не отказываюсь от российского гражданства, я не отрекаюсь от России, не отрекаюсь от россиян, как минимум тех. которым эта война не нужна, мягко говоря. И надо было сказать слово о том, что зачем, собственно, всех валить в одну кучу. Кстати говоря, и комментаторы и журналисты, реагируя на этот мой пост, немножко забыли вторую его часть, где говорилось о вот этом новом веянии, комментарии к определению так называемого хорошего русского. Я там тоже высказался.
Подводя мини-итог, хочу сказать, да это все взаимосвязано, но, опять же, я не знаю, если бы все русские музыканты высказались против войны, была бы вот такая инициатива у украинских официальных лиц и украинского президента или нет. Минуту назад я высказывал практически уверенность, что да, к России, на мой взгляд, было бы другое отношение и к российскому обществу. Я почти в этом уверен, но какие-то гарантии давать, тем более задним числом невозможно.
— Можно догадываться только, что бы было, если бы музыканты объединились. 26 августа должен был состояться концерт Александра Васильева и группы «Сплин» на фестивале «Музыка с сильным характером» — смотрите, назвали здорово, а концерт отменили, получается, сильного характера у нас не осталось в стране?
— По поводу каждого подобного события я даже не знаю, что сказать. Я не хочу быть циничным и говорить, мол, вот собственно, да, что еще можно было ожидать? Правда, что еще сказать, я не знаю, потому что тенденции в России очевидны и то, что происходит на музыкальной сцене, тоже вполне очевидно. Если возникает артист, который говорит какое-то слово, то это слово оборачивается неприятностями.
— Вспоминается Шевчук и его высказывания, вот сегодня мотивировочная часть по его делу уфимским судом представлена, я вам просто приведу цитату из нее, если хотите можете свое мнение по этому высказать: «Задавая перед выступлением в Уфе вопросы, Шевчук Юрий Юлианович как раз и призывает зрителей давать оценку событиям, происходящим на Украине, побуждает сомневаться относительно целей СВО». А вот вы на своих концертах со зрителями разговариваете?
— Я не очень понял, что они там написали, может, мне надо как-то сосредоточиться, я не знаю, и углубиться в изучение этой фразы, но поскольку там было сказано что Родина это не задница президента, то я не вижу в этих словах призыва никакого собственно. Я очень рад, если господин Шевчук сказал еще какие-то слова, в которых он призывал людей думать, вообще люди отличаются от шкафов, например, тем, что думают. Кстати, из той цитаты, которую вы прочли, даже не следует, что Шевчук выступал против войны, он призывал думать, давать оценку, это то, что человеческое существо в принципе должно делать. Что такое оценка — это когда человек, подумав, воспользовался свободой слова и высказался на эту тему, то есть собственно в этой формулировке полное попрание двух свобод: первая — это вообще элементарная свобода человека, как право на жизнь, это право думать, вторая — демократическая свобода, свобода слова. Сегодня пришла новость о том, что арестован Евгений Ройзман и как я понимаю, там даже тоже не было такой четкой формулировки — придирались, придирались и пока непонятно, что нашли.
— Я как раз хотел перейти к этому вопросу, потому что Евгений Вадимович это человек, который каждый день кого-то спасал, и вот эти люди, принимавшие решение по его задержанию, взвешивая на чаше весов то, что делал Ройзман и то, чего не станет с его задержанием, все-таки сделали выбор в пользу его изоляции. На ваш взгляд, они не ставят перед собой такие вопросы, не понимают, что каждый день, когда Ройзман находится в заключении, это чья-то не спасенная жизнь, это кому-то не оказанная помощь и так далее. Вот если не Ройзман, то кто спасет Россию?
— Я думаю что даже здесь такой формулировке о том, думали ли они, в принципе не место, потому что существует некая машина и она настолько в кавычках идеально, а может быть, даже эти кавычки надо убрать, спланирована, что каждый ее участник не является самостоятельным звеном. Эта машина центральной власти и она вообще не в состоянии думать, просто ниоткуда поступила какая-то команда. Я не знаю, кто ее в итоге давал, команду арестовать Ройзмана.
— Смотрите машина не умеют думать, а те, кто может противопоставить этой машине что-то, собственно, говоря жители, 140 миллионов человек, они молчат, то есть страна не может говорить. Вот на этот вопрос вы наверняка себе пытались найти ответ, а почему страна не может говорить? Это только лишь страх, это опасения за дорожку к банкомату, опасения за жизнь, вот почему это молчание глухое воцарилась, на ваш взгляд?
— Я на эту тему думаю постоянно, разумеется, и в кругу самых близких людей мы на эту тему говорим без преувеличения денно и нощно. К сожалению, для таких людей, как мы, все-таки обладающих тем объемом информации, которым мы обладаем, не самым маленьким объемом, в сети можно многое найти, это я говорю специально для тех, кто, может быть, случайно смотрит нас, но не основывает свое мнение на том, что видит или слышит в альтернативных СМИ, если кто-то набрел на Ходорковский.Live сейчас случайно. Это вопрос, что было раньше, курица или яйцо. Мы будем дальше и дальше откатываться, мы откатимся к советским годам, мы откатимся к революции и так далее, затем мы откатимся крепостному праву, я не знаю будем ли мы приплетать татаро-монгольское иго, в итоге в какой-то момент нужно остановиться и в итоге какой-то момент нужно принять за нулевой.
За нулевой момент я принимаю, я не знаю надо ли, правильно ли это, давайте перестройку и распад Советского Союза. В какой-то момент времени, в начале 2000-х, в конце 90-х, в России была какая-то определенная демократия. Она, конечно, была недодемократия, но это было прекрасно по отношению к тому, что мы имеем сейчас. Народ этой демократией не воспользовался. С одной стороны понятно, что очень сложно воспользоваться тем, чего у тебя никогда не было и что никогда толком не работало даже в лучшие годы, те годы, когда Ельцн готовил своего преемника и когда общество могло выступить против вообще такой постановки вопроса. С одной стороны, никто не знал, как это работает, вот такую демократию дали, надо было брать такую. И собственно потом все пошло по нарастающей с точки зрения тоталитаризма и соответственно по убывающей с точки зрения возможности что-то делать.
На мой взгляд, я тоже на эту тему очень много думал, Россия является наиболее пострадавшей в этом смысле страной из стран бывшего СССР с точки зрения давления на человека и на то, что происходит в мозгу у человека. Вот, скажем, в Украине, когда Украина обрела свою свободу, ситуация стала развиваться по-другому. Я это сейчас говорю, чтобы частично выразить понимание в отношении нас, россиян, то понимание, которое я не стал высказывать в песне «Поколение Z», я всё-таки понимаю, что под таким давлением очень сложно мыслить самим. Да, разумеется, все просрали, да, разумеется, нужно было мыслить самим, но вот не смогли.
В одном из интервью, я помню, замечательном, очень хорошем интервью, в одной из частей этого диалога Наташа, ведущая телеканала «Днепр» сказала, что украинцы, например, вот такие свободолюбивые, потому что у украинцев это в крови. Если говорить об украинцах и о том, что у них в крови, то да, я полностью согласен. Если говорить об этом, как о сравнении, скажем, украинцев и россиян, все-таки, на мой взгляд, есть примеры того, что не все украинцы критически приняли эту войну. Давайте вспомним тех украинских артистов, например, поп-артистов которые активно работали и работают на российском рынке, они что-то не побежали критиковать эту войну. Они сидят себе спокойно, тихо, а многие даже поддерживают. Соответственно, вывод: страшное давление и абсолютно не дающая продыху пропаганда сделали свое дело. Оправдывает это нас, россиян? Наверное, нет.
— Лично вам сколько потребовалось времени для того чтобы решить: я не молчу? Вот 24 число, утро, это обращение, сидишь, репу чешешь и думаешь, вот, зло пришло, но у меня есть какая-то состоявшаяся жизнь, я 6 лет назад переехал, в Москве бываю наездами, вот я немножечко сейчас понаблюдаю за этим со стороны. Но вы так не сделали. Вы ринулись на амбразуру прямо сразу и песни пошли, их 6 штук уже сейчас, и все они четкие и недвусмысленные. Вы для себя это решили прямо мгновенно и молниеносно или как-то все-таки рассуждали и сделку с совестью какую-то продумывали в своей голове?
— Я не думаю, что вообще этот вопрос каким-то образом стоял. Причем я не хочу сейчас перед вами и вашими зрителями красоваться, я попытаюсь подойти к ответу чрезвычайно утилитарно. Дело в том, что мы начали свою какую-то громкую оппозиционную не то, что деятельность — я объясню почему я спотыкаюсь в словах, потому что мне очень часто пишут в комментариях — к чему тебе эта политика. Это не политика, я не снимаюсь политикой, это высказывание гражданской позиции. Так вот достаточно четко мы свою гражданскую позицию начали высказывать достаточно давно, еще в 2020-м. А на самом деле тут недавно я вспомнил, что я даже не помню в каком году где-то посередине президентского срока Медведева уже высказал свою гражданскую позицию тем, что посетил два судебных заседания по делу господ Ходорковского и Лебедева. Поэтому к этому делались шаги достаточно давно.
Чисто технически мне понадобился один или два дня, чтобы осознать, что надо писать песню. Просто мы настолько были удручены этой войной, не могу сказать ошеломлены, потому что мы понимали в последние недели, что она может случиться. Поэтому не было раздумий, было абсолютно техническое какое-то время на осознание того, что надо браться и писать песню. Но это не было раздумьем — а стоит ли писать песню, а надо ли. Было все очень четко.
— А сейчас вы моделируете для себя вот по-человечески ситуацию не страха, а такой тоски что ли, никогда не вернуться домой, никогда не увидеть дом и так далее, или все, шаг сделан и думать об этом бесполезно?
— Во-первых, шаг сделан и думать об этом бесполезно, во-вторых, надежда умирает последней. Разумеется все мы надеемся, что в России когда-то будет по-другому и вероятность этого какая-то есть. А в-третьих, мы настолько люди мира и настолько всегда хотели видеть мир, что огорчение от того, что мы не увидим непонятное количество времени Москву, Подмосковье, конечно, нас удручает, но это сторицей окупается просто тем, что мы сейчас в виду необходимости должны находиться в разных частях света. Мы недавно вернулись из Европы, где тоже начинаем проводить какую-то работу, связанную с нашей жизнедеятельностью, нашей семьи и концертной деятельностью «Ногу свело!», думаем о том, не сделать ли европейским своим опорным пунктом, что называется, замечательную совершенно, покорившую, поразившую нас в приятном смысле слова Литву. Это конечно не замена Родине, разумеется, но это не просто возможность, а необходимость видеть другие места, так что мы живем, весь мир перед нами.
— Я можно про одну песню спрошу, я уже ее упоминал, про «Украину», «Украина, моя вторая половина» — в вас есть какая-то украинская кровь я правильно понимаю?
— Да, у меня мама украинка.
— А по близким вот эти нынешние разногласия не прошлись? Потому что многие говорят, что разделились налево-направо, ругаются, молчат, разводятся.
— Если говорить о большой семье, о наших родственниках, которые у нас есть, я не буду говорить, какие, по чьей линии и где, я могу сказать, что не все так гладко. Но я с вашего позволения ничего больше не буду говорить, потому что все равно, какие бы разногласия не были, мы все равно родные люди и друг друга любим и пытаемся сейчас как-то общение сократить, дождаться просто лучших времен, чтобы просто не инициировать вот эти тяжелые неприятные разговоры. Что касается ближайших родственников, нашей семьи, то здесь мы очень счастливы, мы совершенно единодушны в своей оценке ситуации, мама наша просто герой.
— Группа это большей частью и есть вы — продюсирование, запись, сведение, исполнение и написание, но тем не менее это еще и люди, которые являются сессионными музыкантами, вот в этом коллективе консенсус по поводу происходящего есть?
— Мне, наверное, надо поменьше говорить на эту тему, но, во-первых, я вежливо отвечу, что все-таки «Ногу свело!» это далеко не я, и управлением в креативом смысле, я имею в виду не написание музыки, а управление тем, что мы делаем, у нас занимается достаточно большая команда. Ну для нас большая. И в ней и члены моей семьи и сын наш с Таней Илья очень активно занимается, и сама моя жена Таня более чем активно занимается, поэтому здесь мы абсолютно одинаково смотрим на то, что происходит. А вот что касается коллективов музыкантов то я позволю себе опять же немножко уклониться от ответа на вопрос потому что я не хочу вообще никаким образом и никаким намеком трогать тех, кто находится в России, то есть наш московский коллектив. Пожалуй, чтобы заполнить некий вакуум этого ответа я скажу, что у «Ногу свело!» есть, я об этом очень много говорю, еще и нью-йоркский состав, он состоит из граждан Соединенных Штатов и им в общем достаточно просто такие решения принимать, потому что они не под ударом, будучи гражданами Соединенных Штатов, и еще потому, что в США, как и в большей части мира, отношение к войне однозначно.
— Последний вопрос предельно конкретен, не знаю, насколько конкретно вы будете отвечать на него, что такое Родина?
— Это культурная среда, которая меня вырастила. И если культурная среда привязана к территории, это прекрасно, если культурная среда это то, что должно на неопределенный срок в определенной пропорции отстыковаться от Родины и существовать в свободном полете, это печально. Это происходит сейчас но это все равно культурная среда и это все равно Родина.
